Жил-был король. Где-то он услыхал или вычитал, что
любовь развивается, преодолевая преграды. Чем больше преград, тем
сильнее любовь. Нет преград - любовь вообще исчезает.
Ему было где это вычитать. В классической литературе
история любви есть, в сущности, история преодоления препятствий; Кем
были бы Ромео и Джульетта без препятствий? Афанасием Ивановичем и
Пульхерией Ивановной, причем, заметьте, не в трагедии Шекспира, а в
повести Гоголя.
Мы тогда у нас во дворе много спорили о любви. Соседка
Елена Михайловна утверждала, что любви просто нет, что ее придумывают
такие, как я, молодые люди. Но как же тогда быть с художественной
литературой? Ведь не могла же она вся быть написана о том, чего нет!
Пока мы вели этот спор, король сидел в отдалении и
вежливо молчал, хотя у него, конечно, были свои соображения. Он верил в
любовь своих подданных и создавал для нее как можно больше преград. У
себя в королевстве он закрывал на лето все пляжи и открывал их только
зимой. Зато зимой закрывал все катки и снежные горки. И подумывал о
том, чтобы запретить печи топить зимой: что им, в конце концов, лета не
хватает?
Муж Елены Михайловны был примусный мастер. В то время
было много примусов, а чинить их было некому. Так что работы у нашего
соседа хватало. И у жены его хватало. Конечно, им было не до любви.
- Я у себя в королевстве запретил примуса, пускай костры разводят, задумчиво говорил мой король.
- Не хотел бы я жить в вашем королевстве.
- Это ты напрасно. Ты бы меня еще как любил! Когда все
разрешено, тогда любить неинтересно. Ты посмотри на детей: кто из них
больше любит родителей? Тот, кто в строгости воспитан.
Чего-чего, а строгости в его королевстве хватало. За
переход улицы в неположенном месте полагалось строжайшее запрещение
переходить улицы вообще, за присвоение королевского пятака -
конфискация всего впоследствии нажитого имущества. И все равно
подданные переходили улицы в неположенных местах, а воровали так, что
даже из нашего двора стали пропадать вещи.
Жила у нас во дворе еще соседка Сусанна Аркадьевна. Она
была даже старше Елены Михайловны, ей было уже за сорок. Но она никогда
не знала любви - такая у нее была внешность, да и характер трудный,
неуживчивый.
- Вы не правы, Елена Михайловна, любовь есть, - говорила Сусанна Аркадьевна.
- Откуда вам это известно?
- Мне известно, мне очень даже известно.
- Но откуда?
- Просто живу, присматриваюсь. Я ведь старше вас, поэтому больше успела присмотреться.
- Вот эту женщину я бы полюбил! - говорил мой король, отведя меня в сторону. А Сусанна Аркадьевна продолжала:
- И вы утверждаете, что не любите вашего мужа?
- Не люблю, конечно.
- Не любите?
- Не люблю.
И тут Сусанна Аркадьевна привела сокрушительный аргумент:
- А чего ж вы тогда с ним в кино ходите?
Сама она ходила в кино с подругами, но часто представляла, как бы ходила с любимым человеком.
Елена Михайловна рассмеялась:
- А куда ж его девать? Он тоже в кино просится.
Сусанна Аркадьевна не сдавалась. Она верила в любовь.
Пусть она и не видела в своей жизни любви, но она в нее верила. Если на
то пошло, Джордано Бруно тоже не видел, как Земля вращается вокруг
Солнца. С каким наслаждением она бы сгорела на костре за любовь!
Но об этом никто не догадывался, кроме, конечно, моего
короля, который в связи с этим решил костры не запрещать, иначе за
любовь сгорать будет просто не на чем. Примуса запретить, а костры
оставить, поскольку не примуса, а костры утверждают идею любви.
Хотя в его собственном королевстве идея эта не находила
особого подтверждения. И король все чаще жаловался, когда мы оставались
наедине:
- Вот такие дела: разочаровался я в своем народе. Уж,
казалось, такие преграды поставил - ну, должны, должны они меня
полюбить. Нет, конечно, в любви они объясняются. Во всех газетах,
книгах и даже на стенах пишут, как они любят своего короля. Но я
подозреваю: не любят они по-настоящему...
- Вы же им все позапрещали!
- Вот-вот! Кажется, все позапрещал, а любовь их ко мне не увеличивается.
- Тогда разрешите им что-нибудь.
- А преграды? - он подмигнул. - Ой, малый, ничего ты не смыслишь в педагогике! А еще в педагогическом! На первом курсе!
Я был в том возрасте, когда проблема запретов
встречается с проблемой любви, когда человек входит в возраст любви,
еще не выйдя из возраста запретов. Мой король пытался совместить то и
другое - возможно, для того, чтобы облегчить мое состояние.
Однажды прибежала девочка из соседнего двора:
- Тетя Лена, вашего дядю в больницу повезли!
Такое случилось. Примус разорвался в руках у мужа Елены
Михайловны. Как она его выхаживала! Дневала и ночевала в больнице,
домой забегала, только чтоб приготовить мужу еду.
- Вот как она его не любит, - говорила Сусанна
Аркадьевна в пространство, которое еще помнило их разговоры. - Так не
любит, что, кажется, сама бы за него умерла.
Ей никто не ответил. Опустела скамейка, на которой мы спорили о любви...
Но не может такая скамейка пустовать долго. Однажды, выйдя во двор, я увидел на ней Сусанну Аркадьевну и... моего короля!
- Эй, студент! - окликнул меня король. - Не стесняйся,
подходи, ты нам не помешаешь. Если ненадолго, конечно. - Он улыбнулся
Сусанне Аркадьевне. - А надолго у нас свой разговор.
Соседка смутилась и даже потупилась:
- Шутите вы все, Федор Данилович...
Я не знал, что моего короля зовут Федор Данилович. Я вообще не знал, что у королей бывают такие имена.
- А меня, ты знаешь, с престола прогнали, - сообщил мне
король Федор Данилович. - Любили, любили и прогнали. Нет, братцы, не
верю я в эту любовь.
- Ты верь, Федя, верь, - робко попросила Сусанна Аркадьевна.
- Ну, для тебя разве! - Он обнял соседку и сказал
доверительно: - Она у меня хорошая. Ты посмотри на нее: сплошное
препятствие для любви. Как раз то, что мне надо.
- Зачем ты так, Федя, при посторонних? - упрекнула его Сусанна Аркадьевна.
Вот тебе раз! Я уже стал для моего короля посторонним. Я, можно сказать, его выдумал, и я же для него посторонний!
- Такие дела, студент, - грустно сказал король Федя. -
Не полюбили меня мои подданные. Не по вкусу я им пришелся, сам не знаю,
почему. Так я, знаешь, какое принял решение? Буду я лучше сам любить.
Любить самому - это даже еще интересней!
|