Притча от Тимура Гагина
Давным-давно в далёкой-далёкой стране у самых синих гор в одном
селении, достаточно зажиточном, чтобы свысока смотреть на деревни, но
до города ещё не дотягивать, жили-были колодезные журавли. Постарше и
помоложе. Побольше и поменьше. Разные.
День и ночь (больше, конечно, «день») скрипели они, наклоняясь к
колодцу и вновь распрямляя шеи, чтобы вытащить ещё и ещё одно ведро
воды. Один за другим шли их полезные трудовые дни и скучные ночи. А по
ночам, когда люди ложились спать, и очень редко кому приходила в голову
мысль набрать воды, журавли тихо скрипели в такт своим мыслям. Или
перескрипывались между собой.
Один из колодезных журавлей, помоложе, мечтал. Он мечтал стать
настоящим журавлём — птицей — и летать высоко-высоко в небе. Журавли
постарше посмеивались над этой фантазией и частенько скрипели ночами,
поучая молодого собрата. Они были мудры, эти старые колодезные журавли,
они многое и многих повидали, и скрипели весьма разумно. О том, что
колодезный журавль — совсем другая птица, о гордости за свой полезный
труд, об ответственности за тех, кому нужна вода, о счастье видеть
радостное лицо путника, напившегося после долгой дороги, о
благодарности коров и овец. А ещё о том, что пустые мечты ведут к
печали, потому что им не суждено сбыться. О пользе быть довольным тем,
что есть, о заботливых руках хозяина и возможности смотреть на всех
свысока. И ещё много о чём вдумчиво и правильно скрипели старые
умудрённые жизнью, добросовестные и благородные колодезные журавли.
Молодой журавль соглашался с ними и тоже начинал гордиться своей
судьбой. И даже иногда свысока поглядывал на кур и ворон. Особенно на
ворон — бесполезных птиц, чей полёт только для себя, а его, колодезного
журавля труд — для других. Ну чем не счастье — быть нужным, быть на
своём месте?
И всё-таки, каждый раз, когда в небе показывались белые журавли,
молодой колодезный журавль выпрямлялся во весь рост и смотрел, смотрел
ввысь, любовался полётом, размахом крыльев, вслушивался в непонятный их
разговор и медленно, с неохотой склонялся, если его некстати тянули
вниз руки человека, которому понадобилась вода. Собратья постарше
замечали это и вновь принимались скрипеть свои мудрые и правильные
истины.
А иногда, чаще ночью, один или другой из белых журавлей спускался
вниз, садился на край колодца и принимался о чём-то втолковывать,
взмахивая крыльями. И молодому колодезному журавлю казалось, что ещё
чуть-чуть, и он поймёт. Поймёт что-то важное, что поможет ему однажды
стать настоящим журавлём. Но понять не удавалось, и белый журавль,
вскрикнув в последний раз, улетал, оставляя колодезным журавлям
скрипеть и возмущаться.
Так шло время.
Однажды, на рассвете молодой колодезный журавль смотрел в небо,
любуясь полётом журавлей белых и не замечая скрипа соседей. И вдруг ему
показалось, что если он как следует раскачается, то его размах станет
похож на движение крыльев. Тогда он начал раскачиваться всё сильнее и
сильнее, скрипел всё громче и громче, наклонялся и взмывал вверх,
наклонялся и выпрямлялся, всё чаще и чаще… И дерево не выдержало.
Длинная шея вылетела из разломившегося крепления. Колодезный журавль
упал возле колодца.
Когда хозяин колодца пришёл, чтобы набрать воды, он увидел
сломанного журавля, покачал головой, собрал обломки и отнёс их на
задний двор, сложив в кучу у забора. И уже новый, совсем молодой
колодезный журавль кланялся в руках хозяина, и старые мудрые колодезные
журавли скрипели ему свои наставления, приводя в пример
мечтателя-неудачника.
Как-то раз дети хозяина, играя на заднем дворе, решили делать
воздушного змея. Они подобрали длинные тонкие щепки от растрескавшегося
колодезного журавля, натянули на них старые тряпки, привязали за нитку
и запустили змея в небо. Затаив дух, отправился он в свой первый полёт,
делая круг за кругом выше домов, труб и стрел других колодезных
журавлей. Он кричал им, он хотел рассказать, что летит, что мечта
сбылась, но они не слышали его. Или не хотели. А он всё летел и летел,
но очень мешала нитка, она притягивала к земле, не давала умчаться
выше, туда, где иногда появлялась журавлиная стая. Наигравшись, дети
упрятали воздушного змея в чулан, и вновь потянулись скучные дни.
Только теперь уже и неба не было видно, и обвисали старые тряпки, и
прогибались щепки.
Всё-таки дети вспомнили о своей игрушке и на исходе лета вновь
запустили воздушного змея. Изо всех сил рванулся он ввысь, чтобы
использовать свой шанс, и нить оборвалась. Тут же его ровный полёт
прервался, воздушный змей закувыркался в воздухе, теряя ветер и начал
падать. Разболтанная рама скрипела, грозя развалиться, а ткань хлопала
по воздуху, мешая вновь поймать поток.
И вдруг справа и слева от падающего воздушного змея появились белые
журавли. Они что-то кричали, но по-прежнему непонятно. А ещё они что-то
старались показать. Их крылья хлопали в такт, и так же в такт начала
хлопать ткань, и трещать рама — взмах за взмахом. Воздушный змей понял,
что он машет крыльями, что он — летит. И всё больше ему казалось, что
он что-то понимает в журавлиных криках. По крайней мере, одобрение
слышалось явно.
Однако уж очень непрочной была конструкция, старыми — тряпки и
рассохшимся — дерево. Щепка за щепкой, верёвочка за верёвочкой
отваливались от воздушного змея и падали вниз, пока он не рассыпался
весь, не разлетелся по ветру, пока не развалился на лету. И в этот миг
воздушный змей вдруг понял, что видит, как падают вниз его щепки и
тряпочки. И как на их месте возникают белые крылья и тело настоящего
белого журавля. Он услышал журавлиный — свой — крик и понял его. А
воздух под крыльями вдруг стал послушен, и то, что только что давалось
с таким трудом, оказалось легко и приятно. И вот уже три журавля
закружили в небе, перекрикиваясь друг с другом о чём-то, непонятном с
земли.
Через несколько дней при первых проблесках зари на край колодца
самого молодого колодезного журавля опустился настоящий белый журавль.
Он возбуждённо расхаживал по краю, хлопал крыльями и всё толковал о
чём-то по-журавлиному. Но молодой колодезный журавль не слушал. Он
помнил судьбу своего предшественника, променявшего благородный труд на
детские забавы и сгинувшего в небе. Молодой колодезный журавль тихо
поскрипывал на ветру и дремал, не обращая внимания на вздорную птицу.
Он точно знал, что настоящие журавли — стоят у колодцев. А в небе… что
ж, в небе летают бестолковые самозванцы, которым не повезло занять своё
место в жизни.
|