Было это давно, очень давно. Жил один грозный и могущественный царь
по имени Каран, и этот царь дал себе клятву ежедневно раздавать нищим
по десять пудов золота, а без этого не есть и не пить.
И вот каждый день за полчаса до того, как раджа Каран садился за
трапезу, выходили из дворца царские слуги с большой корзиной и
пригоршнями разбрасывали золотые монеты собравшейся толпе бедного люда.
Нечего и говорить, что приглашённые ни разу не заставили себя ждать и с
раннего утра толпились у ворот дворца.
Они толкались, и спорили, и шумели, и волновались, а когда последняя
монета была поймана, раджа Каран мирно садился за трапезу и ел с
приятным чувством выполненного долга.
Смотрел народ на такую небывалую щедрость и тихонько покачивал
головою. Ведь должна же была рано или поздно истощиться царская казна?
А тогда радже придётся, пожалуй, умирать голодной смертью: он,
по-видимому, не такой человек, чтоб нарушить клятву. Однако месяцы и
годы проходили, и каждый день слуги щедро наделяли звонкой монетой
собравшуюся толпу. А когда народ расходился, всякий мог видеть, как
великодушный повелитель спокойно и весело усаживался за трапезу и ел,
по-видимому, с большим аппетитом.
Надо сказать, что дело было не так просто, как казалось на первый
взгляд. Царь Каран заключил договор с одним очень благочестивым, но
вечно голодным факиром, поселившимся на вершине соседнего холма;
договор был такого рода: раджа обязался давать себя ежедневно жарить и
съедать, а за это получал от факира, тоже ежедневно, по десять пудов
чистого золота.
Будь факир простой смертный, договор оказался слишком невыгодным для
раджи, но это был совсем особенный факир! Он с наслаждением съедал
царя, даже косточки все обгладывал, а затем бережно собирал их,
складывал, произносил два-три заклинания — и готово! Раджа Каран вновь
стоял перед ним весёлый и бодрый, как всегда. Факиру, конечно, ничего
не стоило всё это проделать, но радже, в сущности, не могло доставить
особого удовольствия бросаться ежедневно живьём на огромную раскалённую
сковороду с кипящим маслом, и он с полным сознанием мог сказать, что
честно зарабатывает свои десять пудов золота. Положим, со временем он
привык к своему положению и спокойно шёл каждое утро к домику
благочестивого голодного старца, где уже над священным огнём висела и
шипела огромнейшая сковорода. Тут он любезно сообщал факиру, какое
время, чтоб тот не мог упрекнуть его в неаккуратности, и беззаботно
погружался в кипящую масляную ванну. Как он славно потрескивал там и
шипел! Факир выжидал, пока он хорошенько прожарится и подрумянится,
неспешно съедал своё особенное жаркое, обгладывал косточки, складывал
их аккуратно, пел своё заклинание, а затем выносил ожидавшему его радже
свой старый засаленный халат и тряс его, пока не натрясёт обещанной
кучи золота.
Так ежедневно выручал раджа Каран свою щедрую милостыню, и надо согласиться, что способ заработка был не совсем обыкновенный.
Далеко-далеко оттуда лежала чудная страна, а в ней великое озеро
Мансарабор. На этом озере водились диковинные птицы, вроде диких
лебедей, и питались они исключительно жемчужными зёрнами. Случился у
них голод, жемчуг стал вдруг настолько редок, что одна пара этих птиц
решила попытать счастья в другом месте и покинула родной край.
Пролетали они над садами великого раджи Бикрамаджиты и спустились
отдохнуть. Увидел их дворцовый садовник. Ему очень понравились
белоснежные птицы, и он стал приманивать их зёрнами. Но напрасно бросал
он им всевозможные зёрна и другой корм: птицы ни к чему не прикасались.
Тогда садовник отправился во дворец и доложил радже, что в саду
появились диковинные птицы, которые не идут ни на какой корм.
Раджа Бикрамаджита сам вышел посмотреть на них, а так как он умел
говорить по-птичьи, он спросил залётных гостей, отчего они не хотят
отведать предложенного зерна?
— Мы не можем есть ни зерна, ни плодов, — отвечали птицы, — мы едим только чистый неотделанный жемчуг.
Тогда раджа велел немедленно принести корзину жемчуга и с тех пор каждый день ходил в сад кормить птиц из собственных рук.
Раз среди жемчужин попалась одна проткнутая: птицы тотчас же
заметили её и решили, что, вероятно, у раджи начинается истощаться
запас жемчуга и что пора им покинуть его. Как ни упрашивал их раджа,
птицы настояли на своём, распростёрли свои широкие белые крылья,
вытянули гибкие шеи по направлению к родному краю и исчезли в синеве
небес. Но, поднимаясь, они громко пели и славили великодушного
Бикрамаджиту.
Пролетали они над дворцом раджи Карана. Тот как раз в это время
сидел на террасе, поджидая своих слуг с золотыми монетами, и услышал
над собой громкое пение:
— Хвала Бикрамаджите! Хвала Бикрамаджите!
«Кто это такой, кого даже птицы славят? Я даю себя жарить и съедать
каждый день, чтоб иметь возможность ежедневно раздавать милостыню, а
меня, однако, ни одна птица не славит!» — задумался раджа.
Он тотчас же приказал поймать птиц и посадить их в клетку.
Приказание было исполнено, и клетку повесили во дворце. Раджа разложил
перед птицами всевозможный корм, но птицы тоскливо поникли белоснежными
головами и пропели:
— Хвала Бикрамаджите! Он кормил нас чистым жемчугом!
Раджа Каран не хотел, чтоб кто-нибудь оказался щедрее его, и послал за жемчугом, но гордые птицы презрительно отвернулись.
— Это ещё что такое! — гневно воскликнул раджа, — разве Бикрамаджита щедрее меня?
Тогда поднялась самка и гордо сказала:
— Ты называешь себя раджой, но какой ты раджа? Раджа не сажает в
тюрьму невинных. Раджа не ведёт войны с женщинами. Будь Бикрамаджита
здесь, он во что бы то ни стало освободил меня!
— Так лети же на свободу, строптивое создание! — промолвил Каран,
открывая клетку. Ему не хотелось уступить в великодушии Бикрамаджите.
И птица взмахнула широкими крыльями, полетела обратно к Бикрамаджите
и сообщила радже, что милый супруг её томится в плену у грозного раджи
Карана.
Бикрамаджита, великодушнейший из раджей, тотчас же решил освободить
несчастную птицу, но он знал, что ему не уговорить упрямого Карана. И
он решил действовать хитростью. С этой целью он уговорил птицу
вернуться к супругу и там ждать его, а сам нарядился слугою и
отправился в государство раджи Карана.
Там он под именем Бикру поступил на службу к царю и стал наравне с другими носить корзины с золотою казною.
Скоро он убедился, что тут кроется какая-то тайна, и стал следить за
раджой. Однажды, спрятавшись, он увидел, как раджа Каран входил в домик
факира, увидел, как он погружался в кипящее масло, как он шипел там и
зарумянивался; увидел, как голодный факир набросился на жаркое и
обгладывал косточки, а затем увидел, как тот же раджа Каран жив и
невредим спускался с холма со своей драгоценной ношей.
Тут он сразу сообразил, что ему следует делать. На следующий день он
встал с зарёю, взял кухонный нож, сделал себе несколько глубоких
надрезов, затем взял перцу, соли, разных пряностей, толчёных гранатовых
зёрен и гороховой муки; смешал это всё и усердно натёрся по всем
направлениям, несмотря на жгучую боль. В таком виде незаметно прокрался
он в домик факира и улёгся на приготовленную сковороду. Факир ещё спал,
но шипение и потрескивание жаркого скоро разбудило его. Он потянулся и
повёл носом:
— О, боги! Как необыкновенно вкусно пахнет сегодня раджа!
Действительно, запах был так соблазнителен, что факир не мог
дождаться, когда жаркое зарумянится, и накинулся на него с такою
жадностью, словно век ничего не ел. И немудрено: после пресной пищи, к
которой привык факир, раджа под приправою показался ему чем-то совсем
необыкновенным. Он чисто-чисто обглодал и обсосал все косточки, и,
пожалуй, готов был бы съесть и их, да побоялся убить курочку с золотыми
яйцами. Когда всё было готово, а раджа вновь здрав и невредим встал
перед ним, факир нежно посмотрел на него:
— Что за пир устроил ты мне сегодня! Что за запах, что за вкус! Как это ты ухитрился? Объясни, я дам тебе всё, что пожелаешь.
Бикру объяснил, как было дело, и обещал ещё раз проделать то же, если факир отдаст ему свой старый халат.
— Видишь ли, особого удовольствия, право, нет в том, чтоб жариться!
А мне ещё вдобавок приходится таскать на себе по десять пудов золота.
Отдай мне халат, я и сам сумею его трясти.
Факир согласился, и Бикру ушёл, унося с собою халат.
Тем временем раджа Каран не спеша подымался по холму. Каково же было
его удивление, когда, войдя в домик факира, он нашёл огонь потушенным,
сковороду опрокинутой, а самого факира — как всегда погруженного в
благочестие, но ничуть не голодного.
— Что тут такое? — прогремел раджа.
— А? Кто тут? — спросил кротко факир. Он был всегда близорук, а тут его ещё клонило ко сну после сытного обеда.
— Кто? Да это я, раджа Каран, пришёл, чтоб сжариться! Тебе разве не нужен завтрак сегодня?
— Я уже завтракал! — и факир вздохнул с сожалением. — Ты страшно был вкусен сегодня… право, с приправой куда лучше.
— С какой приправой? Я ввек ничем не приправлялся, ты, верно, кого-нибудь другого съел!
— А ведь, пожалуй, что так, — сонно пробормотал факир, — я и сам,
было, думал… не может быть… чтоб одна приправа… так… — Дальше нельзя
было разобрать: факир уже храпел.
— Эй, ты! — кричал раджа, яростно тормоша факира. — Ешь и меня!
— Не могу! — бормотал удовлетворенный факир. — Никак не могу! Ни чуточки… нет… нет, благодарю!
— Так давай мне золото! — ревел раджа Каран. — Ты обязан его дать: я своё условие готов выполнить!
— Право, жаль… не могу… тот, другой… убежал с халатом!
Раджа Каран в отчаянии пошёл домой и приказал царскому казначею
выдать ему требуемое количество золота, после чего, по обыкновению, сел
за трапезу.
Прошёл день, другой: раджа по-прежнему раздавал золото и обедал, но сердце его было печально и взор темнее ночи.
Настал, наконец, третий день; на террасу явился царский казначей, бледный и трепещущий, и пал ниц перед раджой.
— О, государь! Будь милостив! Нет ни одной пылинки золота во всём государстве.
Тогда раджа медленно встал и заперся в своей опочивальне, а толпа,
прождав несколько часов у закрытых ворот дворца, разошлась по домам,
громко негодуя — как не совестно обманывать так честной народ!
На следующий день раджа Каран заметно осунулся, но твёрдо решил не
нарушать своей клятвы. Напрасно уговаривал его Бикру вкусить
чего-нибудь, раджа печально покачал головой и отвернулся лицом к стене.
Тогда Бикру, то есть Бикрамаджита, вынес волшебный халат и, потряхивая им перед царём, сказал:
— Возьми своё золото, друг мой, а лучше всего возьми себе халат, только отпусти на свободу ту птицу, что ты держишь в неволе.
Поражённый раджа тотчас же приказал выпустить птиц, и они взвились и
понеслись к родному озеру Мансарабор, и долго звучала в воздухе их
радостная песнь:
— Хвала тебе, Бикрамаджита! Хвала тебе, великодушнейший из раджей!
А раджа Каран задумчиво понурил голову и подумал про себя: «Правы
божественные птицы! Не равняться мне с Бикрамаджитою. Я давал себя
жарить ради золота и собственного обеда, а он решился собственноручно
нашпиговать себя, чтобы вернуть свободу одной единственной птице».
|