Среди учеников Лао-цзы был Гэнсан Чу. Овладев во многом учением
Лао-цзы, он поселился на Севере, на горе Опасное Нагромождение. Прогнал
тех рабов, которые блистали знаниями, отослал тех наложниц, которые
кичились милосердием; остался с грубыми и некрасивыми, опирался лишь на
старательных, хлопотливых. Прожил три года, и на горе Опасное
Нагромождение собрали богатый урожай.
Тут жители горы стали друг другу говорить:
— Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались и его
сторонились. Ныне у нас запасов — нечего и говорить — хватит на день,
хватит и на год с избытком. Возможно, он мудрец? Почему бы нам ни
молиться ему, как Покойнику? Не воздвигнуть ему алтарь Земли и Проса?
Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и долго не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэнсан Чу сказал:
— Почему вы, ученики, удивляетесь? Ведь когда начинает действовать
весенний эфир, растут все травы; установится осень, созревает вся тьма
плодов. Разве весна и осень не должны быть такими? Это проявление
естественного пути. Я слышал, что настоящий человек живёт подобно
Покойнику за круглой стеной, а народ безумствует, не зная, как к нему
обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует,
желая приносить мне жертвы среди других достойных. Разве я способен
стать для них образцом? Я помню слова Лао-цзы и не могу успокоиться.
— Нет! — сказали ученики. — В обычной канаве не повернуться огромной
рыбе, не то что пескарю. За холмом вышиной в несколько шагов не
спрятаться крупному зверю, он пригоден лишь для лисицы, оборотня. Ведь
почитаемые и достойные поручали дела способным, а добрых заранее
награждали. Если так поступали с древних времён Высочайший и
Ограждающий, то тем более так поступает народ на горе Опасное
Нагромождение. Послушайтесь его, учитель!
— Подойдите, дети! — сказал Гэнсан Чу. — Ведь зверь величиной с
повозку, в одиночку покинув гору, не избежит сетей и ловушек. Рыбу,
глотающую суда, останься она после разлива на мели, замучают даже
муравьи. Поэтому птицы и звери неустанно ищут большую высоту; рыбы,
черепахи неустанно ищут большую глубину. И человек, чтобы сохранить
свою телесную форму и жизнь, скрывается и неустанно ищет большее
уединение. Разве Высочайший и Ограждающий заслуживают восхваления? Это
от них пошли различия, чтобы люди стали опрометчиво ломать стены и
сеять бурьян; причёсываться, перебирая по волоску; варить рис,
пересчитывая зернышки. По моему ничтожному мнению, этого недостаточно,
чтобы помочь миру! Начали выдвигать добродетельных, и люди стали друг
друга притеснять; возвысили знающих, и люди стали друг друга грабить.
Тот, кто пересчитывает вещи, недостоин благодетельствовать народу.
Народ стал жаждать выгоды, сыновья — поднимать руку на отцов, слуги —
убивать своих хозяев, начали грабить среди бела дня, делать подкопы в
полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был взращён при Высочайшем
и Ограждающем, её вершина просуществует тысячу поколений, и через
тысячу поколений люди будут пожирать людей.
Тут Карлик, Прославленный на Юге, выпрямился и взволнованно спросил:
— Какое же учение вы вручите вместе с этими словами такому старому, как я, Карлик?
— Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не
допускай суеты в мыслях и думах, и через три года сумеешь постичь эти
слова, — ответил Гэнсан Чу.
— Глаза подобны по форме, — сказал Карлик, — я не понимаю, в чём
между ними различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по форме — я
не понимаю, в чём между ними различие, а глухой себя не слышит. Сердца
подобны по форме — я не понимаю, в чём между ними различие, а безумный
себя не обретает. Тело телу также уподобляется, но их, возможно,
разделяют вещи. Стремлюсь найти подобие, но не способен его обрести.
Ныне вы сказали мне, Карлику: «Сохраняй в целости свою телесную форму,
заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах». Я, Карлик,
внимал учению, напрягаясь, но оно достигло лишь ушей.
— Слова мои иссякли, — сказал Гэнсан Чу. — Ведь говорят, что шмелю
не изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца — это по
силам лишь наседке из Лу. Курица подобна курице, свойства их во всём
одинаковые. Если одна способна, а другая не способна, это, конечно,
означает, что способности бывают большие и малые. Ныне оказалось, что
мои способности малы — недостаточны, чтобы тебя развить. Почему бы тебе
не отправиться на юг, повидаться с Лао-цзы?
Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и семь ночей дошёл до жилища Лао-цзы.
— Не от Чу ли ты пришёл? — обратился к нему Лао-цзы.
— Да, — ответил Карлик.
— Почему ты привёл с собой стольких людей? — спросил Лао-цзы.
Карлик в испуге оглянулся.
— Ты не понял, о чём я спросил? — задал вопрос Лао-цзы.
Карлик потупился от стыда, затем поднял голову и вздохнул:
— Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой вопрос.
— О чем ты хотел говорить? — спросил Лао-цзы.
— Если у меня не будет знаний, люди обзовут меня Карликом–Простаком;
если будут знания, они принесут беду мне самому. Буду милосердным,
навлеку беду на себя, а немилосердным, — напротив, принесу вред другим.
Буду справедливым, навлеку беду на себя, а несправедливым, напротив,
погублю других. По совету Гэнсан Чу хотел бы у вас спросить, как мне
избежать этих трёх бед?
— Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это подтвердили.
Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и матери, ты берёшься
за шест, а измерить стремишься морские глубины. Как жалок ты, заблудший
в неведении! Стремясь вернуться к своей природе, не знаешь, откуда
начать.
Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что по
учению любил, отказывался от того, что по учению ненавидел, десять дней
предавался скорби, а затем снова встретился с Лао-цзы. Тот сказал:
— Ты омылся, пар идёт, как от варёного! Однако в тебе ещё много
ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что с ними не
справиться, идут извне, следует для них воздвигнуть преграду изнутри.
Когда узы столь запутанные, что с ними не справиться, идут изнутри,
следует для них воздвигнуть преграду вовне. Внешних и внутренних уз не
выдержать даже тому, кто владеет природными свойствами, а тем более
тому, кто лишь подражает пути.
Карлик сказал:
— Когда один человек в селении заболел, земляк спросил его, что
болит, и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая болезнь ещё не
опасна. Я же, Карлик, выслушал Ваши слова о великом пути, будто принял
снадобье, чтобы болезнь усилилась. Мне, Карлику, хочется послушать хотя
бы о главном для сохранения жизни.
— О главном для сохранения жизни? — повторил Лао-цзы. — Способен ли
ты сохранять единое, его не теряя? Способен ли узнавать, что впереди —
счастье или беда, не гадая ни на панцире черепахи, ни на стебле
пупавки? Способен ли остановиться? Способен ли со всем покончить?
Способен ли оставить всех людей и искать только самого себя? Способен
ли парить? Способен ли стать безыскусственным? Способен ли стать
младенцем? Ведь младенец целыми днями кричит и не хрипнет — это высшая
гармония; целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает — это
общее в его свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает — ни к чему
внешнему не склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не
ведая зачем; сжиматься и разжиматься вместе со всеми вещами, плыть с
ними на одной волне, — таково главное для сохранения жизни.
— Всё это и есть свойства настоящего человека? — спросил Карлик.
— Нет, — ответил Лао-цзы. — Это лишь способности к тому, что
называется «растопить снег и лёд». Настоящий же человек кормится
совместно с другими от земли, наслаждается природой. Он не станет
суетиться вместе с другими из-за прибыли или убытка, которые приносят
люди и вещи; не станет удивляться вместе с другими, не станет вместе с
другими замышлять планы; не станет вместе с другими заниматься делами.
Уходит, словно парит, возвращается безыскусственный. Вот это и есть
главное для сохранения жизни.
— Так это и есть высшее?
— Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. Я спросил, способен ли ты стать
младенцем? Ибо младенец движется, не зная зачем; идёт, не зная куда;
телом подобен засохшей ветке, сердцем подобен угасшему пеплу. Вот к
такому не придёт несчастье, не явится и счастье. Что людские беды тому,
для кого не существует ни горя, ни счастья!
|