Ай-гун, правитель Лу, говорил Конфуцию:
— В царстве Вэй жил один уродец, которого так и звали Урод То.
Молодые люди, приходившие к нему, чтили его так высоко, что не могли
заставить себя покинуть его дом. Девушки, которым доводилось его
видеть, говорили отцу и матери, что скорее пойдут к нему в наложницы,
чем станут женой кого-то другого. И таких были десятки. Никто никогда
не слышал, чтобы он сказал что-то такое, чего никто не знал. Он всегда
лишь соглашался с другими — и не более того. Не было у него ни
державной власти, позволяющей спасать людей от гибели, ни огромных
богатств, дарующих людям благоденствие. Вот такой он был человек:
обликом настолько безобразен, что мог напугать кого угодно, в разговоре
всегда готовый согласиться со всеми и ничего не говоривший от себя, в
познаниях своих вполне заурядный. И, тем не менее, дикие звери
спаривались там, где ступала его нога. Нет, он точно был человек
необыкновенный! Я пригласил его к себе, чтобы хорошенько рассмотреть, и
увидел, что он и в самом деле так уродлив, что мог бы напугать кого
угодно. Он остался в моей свите, и не прошло месяца, как я стал
приглядываться к нему всерьёз. А ещё через год он пользовался моим
полным доверием. Когда моё государство осталось без первого советника,
я назначил его на эту должность. Он принял это назначение после долгих
раздумий и поблагодарил меня сдержанно, как если бы отклонял моё
предложение. Такой он был странный! В конце концов, он взял в руки
бразды правления, но вскоре покинул мой двор. Я был так опечален,
словно похоронил близкого человека, и рядом со мной не осталось никого,
с кем я мог бы разделить радость обладания целым царством. Что же он
был за человек?
— Я расскажу вам одну историю из своей жизни, — ответил Конфуций. —
Однажды я был послан с поручением в царство Чу и увидел, как маленькие
поросята пробовали сосать мёртвую мать. Очень скоро они оставили её и
разбрелись кто куда. Так произошло потому, что они не узнавали в
мёртвой матери себя, не видели в ней существа того же рода. В своей
матери они любили не просто её тело, а то, что делало это тело
одушевлённым. Воинам, погибшим в битве, не требуются роскошные гробы.
Человек, которому в наказание отсекли обе ноги, охотно одолжит вам
туфли. Ибо все они уже лишились того, что делало их важными в этом
мире. Когда девушка входит в покои Сына Неба, ей не срезают ногти и не
протыкают уши. Тот, кто взял себе новую жену, не является ко двору
государя и не выполняет служебных поручений. Уж если мы настолько
заботимся о сохранности своего тела, тем более надлежит заботиться о
сбережении своих жизненных свойств! Ну а Урод То внушает к себе доверие
прежде чем вымолвит слово, приобретает расположение других, не оказав
им никаких услуг, побуждает правителя вверить его попечению целое
царство и притом заставляет державного владыку опасаться, что не примет
его предложения. Нет сомнения, он один из тех, в ком талант не имеет
изъяна, вот только его жизненные свойства не вполне воплотились в его
телесном облике.
— Что значит: «талант не имеет изъяна»? — спросил Ай-гун.
Конфуций ответил:
— Жизнь и смерть, существование и гибель, победа и поражение,
богатство и бедность, мудрость и невежество, хвала и хула, голод и
жажда, жара и холод — всё это превращения вещей, действие судьбы. День
и ночь эти превращения свершаются перед нашим взором, и нашего знания
не хватает на то, чтобы понять их исток. А потому они не могут ничего
прибавить к духовной гармонии в нас, и им не место в Волшебной Кладовой
(просветлённом сознании). Всегда нести в душе это согласие, и, посвящая
себя мирским делам, оставаться верным своей радостной правде, не
отделять день от ночи и жить одной весной со всем сущим — значит быть
человеком, в котором каждое впечатление откликается в сердце движением
вселенной. Вот что я называю «талант не имеет изъяна».
— А что значит: «жизненные свойства не вполне воплотились в телесном облике»?
— Располагаться строго по уровню — таково свойство покоящейся воды.
Если вода может послужить здесь образцом, то лишь потому, что внутри
она предоставлена самой себе и не ищет себя вовне. Полнота свойств —
это вершина нашего совершенствования в жизненной гармонии. От полноты
свойств, пусть даже не проявившейся до конца в телесном облике, ничто
сущее в этом мире отойти не может.
На другой день Ай-гун сказал Минь-цзы:
— Поначалу я управлял царством, как подобает державному владыке:
держал в руках бразды правления, печалился о страданиях и смертях
людских и думал, что достиг совершенства. А нынче услыхал речи истинно
мудрого человека и понял, что легкомысленно относился к себе и вот
подверг опасности собственное государство. Мы с Конфуцием не правитель
и подданный, а друзья по духовным свершениям — вот мы кто!
|