Подробности, встречаемые в этих двух легендах, нередко соединяются в один рассказ: грешник, устрашенный тем огненным ложем, которое ожидает его по смерти и о котором упоминает первая легенда, предается покаянию и подвергает себя той трудной епитимье, о которой читаем во второй легенде. Таковы редакции польская и литовская, на которые сейчас будет указано; но прежде приведем белорусский вариант.

Быу пан и пани. Гэтый пан ехаударогой и заблудзиу у лесе. За-блудзиу у лесе и споткаусе (встретился) с чертом, и просе яго, каб йон показау яму дарогу. Той черт сказау яму: «Дай мне на письме, што у дванадцать годоу оддаси мне то, чаго дома не по-кидау». «Йон дау картачку (письмо, расписку). Приехау пан да-моу, аж яго жонка родзила сына. Ну, дык той пан узяуся за галаву, што у дванадцать лет треба аддаць сына у пекла (ад). Як пришло время, сын и каже: «Я пайду у пекла, каб черт аддау мне тут картачку, што бацька дау яму». Узяу йон воды свящонай и ксеншку (книжку — здесь разумеется: Евангелие) и приходзе до пекла, и зачау той вадой свянциць. Аж выходзе черт, пытаетца! Хто тут такий? Йон каже: «Я иду по тую картачку, што ты узяу у бацьки». Дык яны и аддали яму, сказали: идзи сабе! Йон идзе дамоу праз (через) лес, аж у тым лесе стоиць хатка, а у тэй хатце разбойник. Пытаетца разбойник: «Гдзе ты быу?» Еон кажець яму: «У пекле». Гэтой разбойник каже яму: «Вернисе изноу у пекла, пытайсе там, што мне будзе, што я целый век усе людзей режу». Йон стау з ним спыратца (спорить): «Не пайду у пекла!» — «Як ты не пайдзешь? Я усих людзей бью дык и цебе забью, кали не пайдзешь». Ну, йон пашоу у пекла изноу и пытаетца, што гэтому разбойнику будзе, што йон людзей реже? Черти сказали яму: «Як йон людзей реже, так и яго резаць будуць». Йон вернуусе с пекла, идзе до той хатци и кажець разбойнику: «Як ты людзей резау, так и цебе резать будуць!» Дык йон просе выспавядаць яго. Той мальчик каже: «Я не ксёндз (священник) цебе спавядаць».— «Кали не будзешь спавя-даць, я цебе зарежу!» Ну, йон зачау спавядаць яго. Разбойник каже, каб покуту (эиитимья, покаяние) задау. Йон пашоу у лес з ним, знашоу сухую яблыну ц кажець: носи с своей хатци воду у губе (во рту) на коленях и поливай яе, аж поки яна ни отживець и будуць на ей яблыки; сколько ты душ забиу, сколько там будзе яблыков». Сказау и сам поехау дамоу до своего бацьки. Бацька оддау яго учитца; йон выучиуся и высвянциуся на ксёндза (посвятился в попы). Едзе йон дамоу са школы праз той лес, идзе быу разбойник, и чуе — яблыки пахнуць, стау шукаць (искать), и нашоу тую яблыну, што показывау разбойнику за покуту поли-ваць,— аж под тэй яблыной ляжиць умерший разбойник. Йон узяу яго, павез с собой и сховау (схоронил) под церквой.

Г. Кулиш внес малороссийский вариант этой легенды в сказание о странствовании по тому свету (Записки о Южной Руси, т. I, с. 309—311): Был гайдамака, долго грабил он народ, убивал старого и малого, а после одумался, пошел исповедаться; ни один поп не решился наложить на него очиститетсльной епитимьи. «Дали почув, що есть десь такий пип, що ще маленьким батько продав его нечистому за те, идо помиг у дорози вирятовати воза с калюжи; так вин и впекли вже був... Иде, аж той пип и иде ему назустрич. Питаетця: «Чи ти був у пекли?» — «Був».— «А чи бачив же ти там мою душу?» — «Бачив».— «Щож вона там робить?» — «Гад руками з ями до ями носить, а черти остями ии поганяють». Стал каяться гайдамака, тридцать лет трудился он — и выросла яблоня, на ней все серебреныя яблоки, а два золотых. Приехал поп. «Ну, каже, труси! Струснув гайдамака яблуню — уси серибни яблука обсипались, а двое золотих висить... Оце ж твои два грихи висить, що ти отця и матир убив!» Так и умер гайдамака, непрощенный в этих двух грехах, и мучится он на том свете горше всех других грешников: «Усим буде колись пильга, а ему не буде!»

В польском народном рассказе о разбойнике Мадее (Повести и предания народов славян, племени, изд. И. Боричевским, с. 130—135) и в литовском о студенте, который ходил на небо и в ад, покаяние грешника не остается неуслышанным, и Господь прощает ему все тяжкие преступления. Разбойника ожидала на том свете страшная постель: раскаленная решетка, вся из игл, острых ножей и бритв; снизу пылал неугасимый огонь, сверху капала горящая сера. Ужаснулся Мадей и обрек себя на трудное покаяние: воткнул в землю свою убийственную палицу и преклонил колена, с обетом — не сходить с места, пока не получит от Бога прощение. Прошло много, много времени: из палицы выросла яблоня, расцвела и дала обильные плоды. В один день проезжал мимо епископ; Мадей узнал в нем того самого мальчика, который некогда ходил в ад, и умолял его дать ему разрешение грехов. В то время, как исповедовал он свои старые грехи,— яблоки одно за другим срывались с дерева невидимою силою, превращались в белых голубей и уносились на небо. «Осталось только одно яблоко: то была душа отца Мадеева, которого он замучил страшным образом; но боялся признаться в беззаконии. Наконец Господь услышал исповедь сокрушенного сердца. Яблочко мгновенно превратилось в сизого голубя, который исчез вслед за другими». Это предание о превращении душ, убитых Мадеем, в голубей тесно связано с древне-языческим представлением души человеческой в образе птицы, о чем подробнее смотри в статье моей, помещенной в приготовляемом г. Калачовым 3-м томе Архива историко-юридич. сведений о России